novomucheniki_mytischi_preview-1

Скачать брошюру по Мытищинским Новомученикам и исповедникам

8 февраля празднуется Собор новомучеников и исповедников Российских. В годы политических репрессий и гонений на Церковь пострадали десятки тысяч ни в чем не повинных людей. Среди них были сотни и сотни священнослужителей: архиереев, священников, дьяконов, монахов и послушников, а также церковных старост. Безвинно осужденные, эти люди и в застенках, в нечеловеческих условиях оставались воинами Христовыми, несли людям мир и тепло, свет православной веры и надежду на спасение.

География Мытищинского церковного округа в тридцатые годы сильно отличалась от современной: в его состав входили храмы тех населенных пунктов, которые ныне входят в состав других муниципальных образований. Многие мытищинские священники пострадали от рук палачей: Мытищинское отделение НКВД отличалось высокими показателями своей работы. Не все имена Мытищинских священнослужителей, пострадавших во время гонений, мы знаем. Сейчас ведется кропотливая работа по сбору материала, и с течением времени откроется полная картина 20-30-40-х годов.

Ныне же особо прославляются имена тех страдальцев Мытищинской земли, которые причислены к лику новомучеников и исповедников Российских. Это священномученики Николай (Георгиевский), благочинный Мытищинского церковного округа, Сергий (Лебедев), священник храма Воздвижения Креста Господня в селе Алтуфьево, Николай (Тохтуев), протодиакон, в последние годы жизни служивший в храме Космы и Дамиана в поселке Болшево, а также Георгий (Извеков), протоиерей, настоятель Донской церкви в Перловке.

8 февраля во всех храмах совершается поминовение всех усопших, пострадавших в годину гонений за веру Христову.

***

СВЯЩЕННОМУЧЕНИК НИКОЛАЙ (ГЕОРГИЕВСКИЙ)

Священномученик Николай родился в 1865 году в селе Коломенское Нагатинской волости Московского уезда Московской губернии в семье священника Сергия Георгиевского. По окончании в 1886 году Московской Духовной семинарии он был рукоположен в священника и служил в храмах Московской епархии. В начале ХХ столетия он служил в Космо-Дамианском храме в поселке Болшево Мытищинской волости Московского уезда. Храм был выстроен в конце XVIII столетия. В 1900 году стараниями отца Николая и местных благотворителей был достроен южный придел в честь Казанской иконы Божией Матери. Отец Николай был возведен в сан протоиерея и долгое время, включая и время гонений от безбожных властей, был благочинным храмов Мытищинского района.

В начале 1930 года безбожникам удалось добиться закрытия Космо-Дамианского храма, но верующие не согласились с этим и направили к властям ходоков с ходатайством об открытии храма. С просьбой воспрепятствовать уничтожению храма обратился к верующим и отец Николай, и 15 апреля 1930 года храм вновь был открыт и приведен в порядок после разгрома.

В отместку представители власти стали собирать сведения о священнике для его ареста. Дежурные свидетели дали следователям необходимые показания, сказав, что священник обращался с амвона к верующим женщинам, сообщал, что власти хотят закрыть храм, и просил повлиять на своих мужей, хотя бы те были и коммунисты. Во время праздника Пасхи в 1931 году отец Николай, поздравляя верующих, сказал, что, слава Богу, дождались, наверное, больше так не придется встречать, потому что коммунисты жмут.

«В апреле 1930 года, – показала одна из дежурных свидетельниц, – я была командирована ячейкой ВКП (б) фабрики “1 мая» в церковь села Болшево, где во время проповеди священник данной церкви Георгиевский говорил о рождении Христа, куда вклеивал антисоветскую агитацию; например, касаясь рождения Христа, зацепил словом, что вот Иисус Христос крестился и всем нам это завещал, ну, а сейчас люди не стали это признавать, не стали крестить детей… «

Протоиерей Николай был арестован 14 июля 1931 года и заключен в тюремную камеру при Мытищинском ОГПУ. 26 июля он был допрошен. На все вопросы следователя отец Николай категорично ответил: „В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и показания давать отказываюсь“.

28 июля тройка ОГПУ приговорила священника к тем годам ссылки в Казахстан. Протоиерей Николай Георгиевский скончался 10 сентября 1931 года в пересыльной тюрьме в Алма-Ате. Узнав о его смерти, дочь стала хлопотать о выдаче ей свидетельства о смерти отца, чтобы вступить в права наследства домом. В ответ на это тройка ОГПУ в дополнение к приговору о ссылке отца Николая постановила конфисковать и оставшийся после его смерти дом.

Празднование его памяти совершается в день кончины – 10 сентября.

***

СВЯЩЕННОМУЧЕНИК СЕРГИЙ (ЛЕБЕДЕВ)

Священномученик Сергий родился 16 сентября 1895 года в семье священника Петра Михайловича Лебедева, служившего в Благовещенской церкви в селе Сальково Подольского уезда Московской губернии. В 1910 году Сергей окончил Донское Духовное училище, а в 1916 году Московскую Духовную семинарию. Сразу же после окончания семинарии в связи с военными действиями он был мобилизован в армию, где прослужил до 1917 года. В 1920 году Сергей Петрович был рукоположен в священника. В это время его отец служил в храме Воздвижения Креста Господня в селе Алтуфьево Московского уезда. В 1927 году отец Петр скончался, и в Воздвиженском храме стал служить его сын. В 1929 году хозяйство отца Сергия было записано как кулацкое, и все имущество реквизировано, но затем после хлопот и просьб все было ему возвращено.

В 1937 году, в связи с приказом НКВД о начале массовых репрессий, Прелов, оперуполномоченный Мытищинского отделения НКВД, в территориальное подчинение которого входило в то время село Алтуфьево, начал оформлять документы на арест отца Сергия. В декабре 1937 года – начале января 1938 годов он вызвал к себе нескольких свидетелей. Протоколы с показаниями у него были уже написаны заранее, и требовалось только подписать их. Свидетелю он объяснял, что дело на священника уже составлено и только требуется его всего лишь дооформить. Говорил он это, впрочем, в таком тоне, что свидетелю казалось, что если он не подпишет протокол свидетельских показаний, то его непременно арестуют. Некоторые свидетели были дежурными и, не читая, подписывали свидетельские показания не только на священника, но и на других жителей села. Один из дежурных свидетелей был корреспондентом местной газеты и инициатором создания колхоза. Он стал впоследствии председателем сельсовета в Алтуфьеве.

Отец Сергий Лебедев был арестован в самый день Богоявления, 19 января 1937 года, и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. На следующий день Прелов вызвал священника на допрос и допрашивал, не переставая, в течение двух дней.

– Следствию известно, что вы во время выборов в Верховный Совет выступали с контрреволюционной клеветой на политику Советского Союза. Что вы скажете по данному вопросу?

– Таких фактов контрреволюционных выступлений с моей стороны не было.

– Намерены ли вы давать следствию правдивые показания о вашей контрреволюционной деятельности?

– Никакой контрреволюционной деятельности никогда и нигде не вел, – ответил отец Сергий.

На этом следствие было закончено. 26 января 1938 года тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Священник Сергий Лебедев был расстрелян 31 января 1938 года на полигоне Бутово под Москвой и погребен в общей безвестной могиле.

В августе 1938 года некоторые из сотрудников Мытищинского отделения НКВД были арестованы. Оперуполномоченный Прелов при аресте покончил жизнь самоубийством, застрелившись.

Память священномученика Сергия совершается в день его смерти – 18 (31) января, а также в день празднования Собора новомучеников и исповедников Российских – 25 января (7 февраля), если этот день совпадает с воскресным днем. Если день не совпадает с воскресным днем, то в ближайшее воскресенье после 25 января (7 февраля).

***

СВЯЩЕННОМУЧЕНИК ГЕОРГИЙ (ИЗВЕКОВ)

Священномученик Георгий родился 24 февраля 1874 года в городе Калуге в семье священника Иакова Извекова. Георгий Яковлевич окончил Киевскую Духовную академию и был направлен служить псаломщиком при посольской церкви в городе Праге, а затем, переехав в Санкт-Петербург, был законоучителем в одном из учебных заведений. Рукоположенный в священника, отец Георгий во время первой мировой войны служил в санитарном поезде, а затем в госпитале.

После большевистской революции отец Георгий переехал в Москву; с 1921 года он стал служить в храме Донской иконы Божией Матери при станции Перловка под Москвой, был возведен в сан протоиерея. Обладая уникальными музыкальными способностями, он писал церковную музыку для отдельных храмов, Патриархии, духовных училищ, а также народные песни. Как выдающийся композитор, был принят в Союз композиторов.

В начале 1931 года начались массовые репрессии против духовенства, когда в один день арестовывались десятки священнослужителей, монашествующих и мирян. Протоиерей Георгий был арестован 14 апреля 1931 года и 20 апреля допрошен. „Я ожидал своего ареста, – заявил он, – и даже хотел этого. Мне, как священнику, было неудобно, что другие страдают за веру Христову и идут в ссылку, а я не испытываю лишений, поэтому я готов пострадать и даже умереть за имя Христово“.

После такого заявления священника допрос был следователем прекращен. Через два дня следователь снова допросил священника и задал еще ряд вопросов. Отец Георгий, отвечая на них, сказал: „По существу предъявленного мне обвинения в агитации против советской власти… показания давать отказываюсь. Обвинения за собой не признаю“.

30 апреля 1931 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Георгия к трем годам ссылки в Северный край, и он был отправлен этапом сначала в Котлас, затем в Великий Устюг, а затем в Усть-Сысольск. Вернувшись из ссылки, отец Георгий поселился в том же подмосковном поселке и занялся сочинением духовной музыки – сначала для храмов Москвы и других епархий, а затем, когда число храмов резко уменьшилось, только для Патриархии; он сочинял также музыку и для светских песен, и ее публиковали в печати.

22 июля 1937 года протоиерей Александр Лебедев, находясь под арестом, дал показания против отца Георгия. Будучи секретарем митрополита Сергия, он хорошо знал всех посещавших митрополита, в том числе и отца Георгия. 2 ноября 1937 года отец Георгий был арестован и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. 15 ноября дежурный свидетель, клирик Знаменской церкви у Крестовской Заставы Толузаков, дал показания против арестованного священника, заявив, что отец Георгий, посещая разные церкви, вел антисоветскую агитацию. «На мои предложения, – заметил свидетель, – о том, чтобы он начал писать музыку для песен на социалистические темы, он брезгливо ответил, что он „идейный и правоверный священник-христианин и жидам продаваться не намерен, хотя ему и предлагали это“.

16 ноября следователь, допрашивая отца Георгия, заявил:

– Следствие располагает данными о том, что вы среди окружающих вас лиц систематически проводили контрреволюционную агитацию и распространяли всевозможные вымышленные контрреволюционные слухи. Вы это подтверждаете?

– Это я отрицаю, – ответил священник.

– Вы говорите неправду. Следствию доподлинно известно, что вы распространяете клевету в адрес мероприятий советской власти. Дайте следствию правдивый ответ.

– Среди окружающих меня лиц я говорил: „В СССР существует притеснение верующих, церкви закрывают, священников арестовывают и ссылают, нам приходится терпеть всевозможные лишения – все это нам послано в наказание за наши грехи“.

На этом допрос был закончен. Ставя свою подпись под протоколом допроса, отец Георгий написал: „Записано с моих слов верно и мною прочитано“.

23 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Георгий Извеков был расстрелян 27 ноября 1937 года на полигоне Бутово под Москвой и погребен в общей безвестной могиле.

***

СВЯЩЕННОМУЧЕНИК НИКОЛАЙ (ТОХТУЕВ)

Священномученик Николай родился 9 мая 1903 года в селе Бым Кунгурского района Пермской губернии в крестьянской семье. Огромное влияние на воспитание Николая оказала его мать, Мария Матвеевна.

Село Бым расположено в девяти километрах от Белогорского во имя святителя Николая чудотворца мужского монастыря. Основанный в 1897 году в пустынном лесном месте, монастырь скоро стал центром духовного просвещения Урала. Сюда приезжали великие князья, дворяне, крестьяне и рабочие уральских заводов. Число насельников в течение короткого времени выросло до пятисот человек. Архимандрит Варлаам собрал в монастыре библиотеку в десятки тысяч томов, сделав книжное знание доступным для живущих вокруг крестьян. Белогорский монастырь оказал огромное влияние на окрестное население благочестием и глубоким нравственным и религиозным настроем своих насельников, и до прихода советской власти население этих мест не знало ни воровства, ни иных преступлений.

Близость к монастырю привлекала в Бым множество подвижников, которые приходили молиться в обитель каждый год на престольные праздники. Мария Матвеевна с любовью их принимала у себя, и во время белогорских торжеств дом Тохтуевых наполнялся паломниками.

Благочестие семьи, близость монастыря и частое присутствие на монастырских службах оказали на Николая Тохтуева огромное влияние. В тринадцать лет, в 1916 году, он окончил двухклассное училище в Быму и на следующий год поступил в училище псаломщиков при Архиерейском доме в Перми. По окончании в 1919 году училища, Николай был назначен псаломщиком в Свято-Троицкую церковь села Ашапа. 14 мая 1922 года он был рукоположен в диакона к этой церкви, в 1923 году – направлен служить в Петропавловскую церковь села Уинского, а в 1924 году – переведен в Николаевскую церковь в селе Кыласово. В это время у диакона Николая открылся красивый и мощный бас, какого не было ни у одного из диаконов Кунгура и Перми, и 26 января 1925 года епископ Кунгурский Аркадий (Ершов) позвал его служить в градо-Кунгурский Успенский кафедральный собор. Владыка полюбил диакона Николая за его простоту, добродушие и нестяжательность. В 1925 году в Неделю Православия диакон Николай был награжден двойным орарем и возведен в сан протодиакона.

Все двадцатые и последующие годы сотрудники ОГПУ вели наблюдение за церковнослужителями: одних арестовывали, других склоняли к сотрудничеству, третьих принуждали к оставлению служения в храме.

Случайный свидетель, деревенский подросток, в мае 1931 года показал в ОГПУ, что был в кунгурской церкви на праздник Успения Пресвятой Богородицы, а после службы его позвал к себе на чай протодиакон Николай Тохтуев, который ему стал говорить, что советская власть задушила духовенство налогами. Протодиакон Николай был вызван в ОГПУ и ознакомлен с показаниями против него, а затем под угрозой ареста ему было предложено дать подписку о сотрудничестве с органами ОГПУ в качестве секретного осведомителя, что он обязуется сообщать обо всем, что происходит среди священно- и церковнослужителей. Подписку протодиакон дал, но сотрудничать не стал.

В 1931 году отца протодиакона Николая, Василия Николаевича, как бывшего члена Государственной Думы, лишили избирательных прав, и двое его сыновей, как дети лишенца, были отправлены в тыловое ополчение, условия служения в котором мало отличались от каторжно-лагерных. Большую часть времени тылополченцы выполняли тяжелую работу, часто в невыносимых условиях, рыли котлованы и возводили корпуса завода. Протодиакон Николай был отправлен на работу в Екатеринбург, что, по-видимому, и спасло его тогда от расплаты за уклонение от сотрудничества с ОГПУ.

В декабре 1932 года сотрудник ОГПУ, «рассмотрев агентурную разработку „труженики“… нашел, что некоторые священники и миряне, „будучи недовольны советской властью и ее мероприятиями на селе, ведут активную антисоветскую деятельность среди населения, предсказывая скорую гибель советской власти, кончину мира, пришествие Страшного Суда, и распространяют разного рода „святые письма“. Особенно активную деятельность фигуранты разработки развернули за последнее время, поэтому постановил фигурантов разработки „труженики“ оперативно изъять и привлечь к ответственности“.

Были произведены аресты – всего по этому делу было арестовано двадцать семь человек. Протодиакона Николая арестовали 19 января 1933 года и поместили в кунгурскую тюрьму, в подвальную камеру, рассчитанную на десять человек, поместив туда пятьдесят. В камере стояли сырость, духота и табачный смрад; она не проветривалась, и скоро в ней нечем стало дышать. Люди по очереди пробирались к волчку в двери, чтобы хоть немного вдохнуть свежего воздуха, но напротив камеры находилась уборная, и из волчка тянуло тяжким зловонием. Не выдерживая этих условий, многие заключенные умирали.

В этой камере отец Николай пробыл полгода. Укрепляемый Господом, он остался тверд в вере и на допросе заявил, что является убежденным верующим человеком, он верит, что будет приход на землю антихриста, второе пришествие Христа, Страшный Суд и кончина мира. „Но сроков этой кончины мира я не устанавливал и не предсказывал, – сказал он следователю. – Разного рода „священные письма“ я не распространял… Разговоров о кончине мира я… не имел… Существование советской власти несовместимо с религией и моими убеждениями, так как советская власть проповедует атеизм, безверие…“

31 января следователь снова допросил протодиакона, поинтересовавшись, давал ли тот подписку о сотрудничестве с ОГПУ.

„В 1931 году я давал органам ОГПУ подписку о сотрудничестве в качестве секретного агента по освещению контрреволюционной деятельности церковников и духовенства, но я не только не выполнял эту подписку, а сам вел антисоветскую деятельность. С советской властью я считаюсь и признаю ее постольку, поскольку это не вредит вере. От дальнейших показаний отказываюсь“, – сказал протодиакон. Все арестованные были обвинены в развале хозяйственных планов коммунистов.

28 мая 1933 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило протодиакона Николая к трем годам ссылки на Урал. Находясь в кунгурской тюрьме, он заболел тифом и после приговора был освобожден, чтобы следовать на место ссылки вольным порядком, но тиф дал осложнения, и до ноября он не смог тронуться с места. Выздоровев, отец Николай по совету близких людей решил в ссылку не ехать и уехал в Москву. С конца 1933 года он стал служить в одном из храмов Калужской епархии. В 1934 году протодиакон Николай перешел служить в храм в городе Наро-Фоминске Московской области.

Настоятелем храма был протоиерей Сергей Павлович Павлов, благочинный Наро-Фоминского района, состоявший на службе в НКВД в качестве секретного сотрудника, постоянно занимавшийся сбором сведений о священнослужителях и верующих. Однажды он потребовал от протодиакона Николая, чтобы тот выступил в НКВД лжесвидетелем. И когда он отказался, протоиерей Павлов пригрозил ему, что в таком случае посадит его в тюрьму, но, если протодиакон согласится, он его защитит от любых преследований НКВД.

Поразмыслив над тем, что священнослужителей в Наро-Фомиском районе уже почти не осталось, и протоиерей непременно осуществит угрозу, протодиакон Николай в 1935 году перешел служить в Покровский храм села Петровского. Но поскольку этот храм находился в том же благочинии и отец протодиакон не чувствовал себя здесь в безопасности от преследований осведомителя, то в январе 1938 года он перешел служить в храм в честь святых бессребреников Космы и Дамиана в поселке Болшево. Поселившись в Болшево, он стал брать уроки вокала у руководителя ансамбля песни и пляски Александрова, и его пригласили в ансамбль певцом, предлагали перейти от службы в церкви к пению в Большом театре, но протодиакон остался служить в храме Божием.

В декабре 1939 года была арестована группа православных людей, с одним из которых, Тимофеем Князевым, был знаком протодиакон Николай, так как тот был прихожанином Космо-Дамианского храма и подрабатывал тем, что пилил для храма дрова. При аресте Тимофей показал: „Я… говорил везде среди лиц, которые меня окружали и среди которых я вращался…, что в Евангелии написано: будет положено начертание на правую руку или на лоб (чело), что нельзя будет никому ни купить, ни продать, кто будет иметь это клеймо… Вот мы в силу таких религиозных размышлений и объявили себя не гражданами СССР, отказались от трудовых книжек, не стали ставить на паспорта фотокарточки и отказались от законов, существующих в СССР“.

Тимофей Князев показал также, что хорошо знаком с протодиаконом Николаем Тохтуевым, и у них были беседы о том, нужно ли ходить голосовать за кандидатов в местные советы. Мнения их на этот счет разошлись. Тимофей Князев считал, что голосовать не нужно, протодиакон – что нужно. Для разрешения вопроса они поехали к священнику, который пользовался в их глазах авторитетом. И тот, исходя их текстов Священного Писания, поскольку вопрос был поставлен в области религиозной, показал, что нет греха в том, чтобы голосовать. Протодиакон послушался, а Князев остался при своем мнении.

В Великую Пятницу Страстной седмицы, 26 апреля 1940 года, в дом, где жил протодиакон, пришел человек в штатском и, показав отцу Николаю повестку, сказал: „Вас вызывают в Мытищинское отделение НКВД. Собирайтесь!“ Отец Николай попрощался с семьей и сказал: „До свидания, вернусь или нет, неизвестно“.

В районном отделении НКВД сразу же состоялся допрос. Следователь спросил, арестовывался ли когда-нибудь протодиакон. Сначала тот отрицал факт ареста и приговора, но затем, признав это, сказал, что готов нести ответственность за уклонение от ссылки. Следователь спросил, знает ли протодиакон Тимофея Князева, дав при этом понять, что хорошо осведомлен об их знакомстве на основании показаний самого Князева, а также и об отношении Князева к советской власти.

– Вам было известно антисоветское настроение Тимофея Князева? – спросил следователь протодиакона.

– Да, антисоветское настроение Тимофея Князева мне было хорошо известно, он открыто его высказывал в моем присутствии.

– Значит, вы, зная об антисоветском настроении его, никому об этом не сообщали?

– Да, я знал, что Князев антисоветски настроен, но я об этом никому не говорил и не довел до сведения советской власти.

– Значит, вы прикрывали его?

– Да, это так.

– Признаете ли вы себя виновным в том, что вы, зная антисоветскую деятельность Тимофея Князева, не сообщили органам советской власти?

– Да, я признаю себя виновным в том, что я, зная антисоветскую деятельность Тимофея Князева, не сообщил об этом органам советской власти.

На этом допрос был закончен. После того, как протодиакон подписал протокол, следователь пригрозил ему, что загонит его на восемь лет в лагерь, и предложил сотрудничать с органами НКВД, выявляя всех антисоветски настроенных лиц. Протодиакон согласился и дал подписку о сотрудничестве с обязательством держать сведения об этой договоренности в строжайшем секрете. Прощаясь, сотрудник НКВД приказал ему явиться в районное отделение НКВД 29 апреля.

Это был понедельник, следующий день после Пасхи, и отец Николай, предполагая, что может не вернуться домой, предупредил старосту храма, что его вызывают в НКВД, и ему придется пропустить богослужение. Перед тем, как идти, он собрал сумку со всем необходимым в заключении и простился с семьей. Он написал краткое заявление с отказом от сотрудничества и сразу же по приходе вручил его начальнику районного отделения НКВД.

«Товарищ начальник, – писал он, – я отказываюсь от своей подписки, я давал ее лишь потому, чтобы мне была возможность встретить Пасху и проститься с семьей. По моим религиозным убеждениям и по сану я не могу быть предателем даже самого злейшего моего врага… «
Начальник, прочитав заявление, предложил все же подумать и не отказываться и отпустил отца Николая домой. Но тот остался в своих убеждениях тверд, приготовившись пострадать за Христа. В объяснение своей позиции он составил пространное заявление на имя начальника районного отделения НКВД.

«Гражданин начальник! – писал он. – Разрешите мне объясниться с Вами письменно, я говорить много не умею по своей необразованности. Что вы от меня требуете, то я сделать не могу. Это мое последнее и окончательное решение. Большинство из нас идет на такое дело, чтобы спасти себя, а ближнего своего погубить – мне же такая жизнь не нужна. Я хочу быть чистым пред Богом и людьми, ибо, когда совесть чиста, то человек бывает спокойный, а когда не чиста, то он не может нигде найти себе покоя, а совесть у каждого человека есть, только она грязными делами заглушается, а потому я не могу быть таким, каким Вы бы хотели…

Вы мне обещаете восемь лет за что же? За то, что я дал жизнь детям? Их у меня семь человек и один другого меньше. Седьмому только еще два месяца; жена больная, не может взять ребенка, так ей скорчил руки ревматизм, и сердце болит. Советское государство приветствует и дает награду за многосемейность, а вы мне в награду восемь лет концлагеря пообещали. За что? Какой я преступник? Только одно преступление, что служу в церкви, но это законом пока не запрещено. Если я не могу быть агентом по своему убеждению, то это совершенно не доказывает, что я противник власти…

Хотя я и семейный человек, но ради того, чтобы быть чистым перед Богом, я оставляю семью ради него… Разве не трудно мне оставить… семью в восемь человек, и ни одного трудоспособного? Но меня подкрепляет и ободряет дух мой Тот, ради Которого я пойду страдать; и я уверен в том, что Он меня до последнего моего вздоха не оставит, если я Ему буду верен, а отчет мы все должны дать, как жили мы на земле…

Вот вы говорите, что мы обманываем народ, одурманиваем и прочие безумные глаголы, а можете ли вы об этом определенно сказать, когда, может, и церковных книг не брали в руки и не читали их и не углублялись в христианскую веру, а судите поверхностно, что, мол, у нас написано в газетах и книгах – то верно, а что за тысячу лет написано было до Христа и про Него, что Он будет и так-то поживет, и такой-то смертью умрет, и воскреснет; это за тысячу лет пророками было написано и уже сбылось, так это, по-вашему, не верно. Или вот, скажем, радио передает за тысячи верст без проволоки; как это остаются слова в эфире и передаются, а весь человек куда-то девается, исчезает? Нет, он никогда не исчезнет и никуда не девается, умрет, истлеет и потом воскреснет в лучшем виде, как зерно, брошенное в землю…

Вот уже двадцать три года существует советская власть, и я ничем не проявлял себя враждебным по отношению к ней, был всегда лояльным, исполняя все распоряжения власти, налоги всегда выплачивал исправно, дети мои учатся в советской школе, и вся моя вина лишь в том, что, будучи убежденным христианином, я твердо держусь своих убеждений и не хочу входить в сделку со своей совестью… И вам не могу услужить, как вы хотите, и перед Богом кривить душой. Так я хочу очиститься страданиями, которые будут возложены на меня, и я их приму с любовью. Потому что я знаю, что заслужил их.

Вы нас считаете врагами, потому что мы веруем в Бога, а мы считаем вас врагами за то, что вы не верите в Бога. Но если рассмотреть глубже и по-христиански, то вы нам не враги, а спасители наши. Вы загоняете нас в Царство Небесное, а мы того понять не хотим, мы как упорные быки увильнуть хотим от страданий, ведь Бог же дал нам такую власть, чтобы она очищала нас, ведь мы, как говорится, заелись… Разве так Христос заповедовал нам жить, да нет, и сто раз нет, и поэтому нужно стегать нас и пуще стегать, чтобы мы опомнились. Если мы сами не можем…, то Бог так устроил, что вы насильно нас тащите в Царство славы, и поэтому нужно вас только благодарить».

4 июля 1940 года была выписана справка на арест протодиакона Николая, по которой он обвинялся в том, что, «являясь враждебно настроенным к существующему политическому строю, был тесно связан с отдельными участниками группы…, существовавшей в Мытищинском районе, Князевым и другими (арестованы в 1939 году и осуждены в 1940-м)… Зная об открытых высказываниях Князевым… антисоветских настроений, Тохтуев укрывал его и не довел об этом до сведения органов советской власти…»

В ночь с 5 на 6 июля отец Николай был арестован и заключен во внутреннюю тюрьму НКВД на Малой Лубянке. Сразу же после ареста следователь допросил его.

– Приведите конкретные факты антисоветских проявлений со стороны Князева! – потребовал следователь.

– С Тимофеем Михайловичем Князевым я познакомился осенью 1939 года, когда он нанялся… пилить и колоть дрова для церкви. В возникшем разговоре относительно выборов… Тимофей Князев спросил меня: «Ну как, голосуете?» Я ответил утвердительно. А он на это мне заявил: «Верующим голосовать нельзя, я голосовать не буду, я и в переписи участия не принимал…» Я Князеву не поверил и предложил ему поехать узнать к священнику воловниковской церкви Клинского района отцу Сергию… В конце 1939 года я и Князев ездили к отцу Сергию и спрашивали у него, можно ли голосовать верующим. Отец Сергий по церковному Писанию доказал нам, что голосовать можно и верующим, но Князев не поверил и остался при своих убеждениях. А я остался спокойным за то, что голосовать разрешается.

– С какой целью вы ездили к отцу Сергию?

– За тем, чтобы спросить, можно ли голосовать верующим.

– А если бы отец Сергий сказал, что голосовать верующим нельзя, вы бы голосовали?

– Если бы отец Сергий сказал, что голосовать верующим нельзя и что он сам голосовать не будет, я бы голосовать не стал.

– И вы бы тогда разъясняли об этом всем верующим?

– Никому бы я разъяснять не стал, не голосовал бы только сам.

– Назовите ваших близких знакомых, где они находятся и чем занимаются?

– Близких знакомых у меня нет.

– А со священниками болшевской церкви, другими служителями религиозного культа и верующими разве вы не поддерживали близких отношений?

– Нет, не поддерживал. Со священниками… болшевской церкви у меня был разговор только во время службы, исключительно по служебным надобностям. Я в разговоры с ними не вступал, опасаясь, что кто-нибудь из них мог быть агентом НКВД, они тоже склонности к разговорам со мной не проявляли.

– Какие у вас взгляды относительно тех, кто помогает советской власти разоблачать контрреволюционно настроенные элементы?

– Я считаю их агентами-предателями, и сам таким никогда не буду ни при какой власти: ни при советской, ни при царской, ни при фашистской.

– Какие у вас взгляды относительно жизни на земле и вне ее?

– Я считаю, что в жизни на земле много несправедливостей, что жизнь человека не может кончиться его земной жизнью и будет продолжаться после его смерти на небе, так как должен кто-то разобрать все эти несправедливости и воздать каждому по его заслугам.

– В чем вы видите несправедливость земной жизни?

– Каждый спасает свою шкуру, а до другого ему дела нет.

– Приведите конкретные факты к предыдущему ответу.

– Я это отношу только к священнослужителям, которые записались в агенты НКВД, и, чтобы их не посадили самих, предают своего ближнего.

– Каковы ваши взгляды относительно газет и книг?

– В газетах и книгах, я считаю, неправильно пишут то, что касается религии, я верю всему, что написано в Священном Писании.

25 июля 1940 года следствие было закончено, и протодиакона ознакомили с материалами дела. 2 сентября 1940 года Особое Совещание при НКВД приговорило протодиакона Николая к восьми годам заключения в исправительно-трудовом лагере, и он был отправлен в Севжелдорлаг в Коми. Последнее письмо он прислал родным из поселка Кожва в начале 1943 года. Протодиакон Николай Тохтуев скончался в заключении 17 мая 1943 года и был погребен в безвестной могиле.

Празднование его памяти совершается в день кончины – 17 мая.